Крещеные Эверестом

гора Эверест

Высота 8000 метров. От катастрофической нехватки кислорода начинают мелко дрожать мышцы ног и рук. Сознание как в тумане, хочется лечь, не о чем не думать и спать, спать.
Мысли шевелятся в черепной коробке с таким напрягом, что даже простейшие арифметические действия даются с огромным трудом. Откуда-то из далека доносится голос:

«Высота 9000 метров».

Что это - галлюцинации? Последние усилия воли удерживают ускользающую реальность, но, похоже, тщетно. Как разбитое зеркало, она распадается на отдельные фрагменты, каким-то причудливым образом перемешивается с обрывками собственных мыслей и воспоминаний. И только все тот же потусторонний голос, уже едва различимый, объявляет:

«Высота 10000 метров». А дальше - темнота, пустота и забытье...

Когда, очнувшись, Владимир Шопин выбрался из барокамеры, установленной в московском институте медико-биологических проблем, врачи одобрительно похлопали его по плечу: «Молодец, до десяти километров продержался!».

Это был один из лучших результатов среди кандидатов на поездку в Непал.
Но были и неожиданности. Например, вдруг оказалось, что «Снежный барс», мастер спорта международного класса Эдуард Мысловский, поднимавшийся 11 раз на семитысячники Союза, с точки зрения медиков, совершенно не подходил для высотных восхождений, и руководителям экспедиции стоило потом огромного труда, чтобы отстоять его кандидатуру. А вот ленинградца Леонида Трощиненко отбить не удалось, придирчивые врачи нашли у него какие-то проблемы с сердцем. Пришлось переводить его из спортивного состава экспедиции в технический.

Впрочем, вся история подготовки «первой гималайской» была историей непрекращающейся борьбы с бюрократами всех мастей и калибров.
После того как в 1953 году на вершину Эвереста впервые ступила нога человека (это были новозеландец Эдмунд Хиллари и шерпа Тенцинг Норгей – участники британской экспедиции), о покорении «третьего полюса мира» грезил практически каждый альпинист. Не были исключением и наши горовосходители. В 1959 году, казалось, что мечта вот-вот сбудется, но совместная советско-китайская экспедиция захлебнулась по политическим мотивам буквально перед отлетом наших альпинистов в Пекин. Выделенные спорткомитетом на ее подготовку три миллиона рублей были потрачены впустую.

В 1976 году председателем президиума Федерации альпинизма становится физик Евгений Тамм (сын Нобелевского лауреата). Он сразу же развивает бурную деятельность по организации новой экспедиции. Сколько глупостей, нелепых замечаний и придирок пришлось ему выслушать за годы бесконечных скитаний по кабинетам – одному богу известно. Долго, к примеру, пришлось объяснять разгневанным чиновникам от спорта, почему самый большой в мире восьмитысячник Тамм называет Эверестом, а не Джомолунгмой, как это делают угнетаемые мировым капитализмом народы Непала. В конце концов, Евгению Игоревичу удалось пробиться на прием к М.В. Зимянину, который взял на себя ответственность и твердо пообещал дать добро на проведение экспедиции в 1982 году.
- Только вы больше ни к кому по этому вопросу не ходите – дал добрый совет поднаторевший в кремлевских интригах партийный деятель.

Кандидатуры Шопина, Балыбердина, Трощиненко и еще нескольких ленинградских спортсменов были предложены городской федерацией альпинизма для комплектации сборной команды СССР осенью 1979 года. В те времена Владимир Шопин хоть и был уже мастером спорта, но никакого опыта высотных восхождений не имел. Даже на вершину Эльбруса не поднимался. Но попасть в состав сборной команды очень хотелось.

Первая попытка взойти на пик Е. Корженевской вместе с командой Леонида Трощиненко в 1980 году не увенчалась успехом. Организм бунтовал от недостатка кислорода и отказывался повиноваться.
Но вода камень точит: спустя год усиленных каждодневных тренировок Владимир уже поднимается на вершину пика Коммунизма во время спортивного сбора, организованного для отбора претендентов в Гималаи.

А когда в этом же году в составе сборной команды Ленинграда Шопин вместе с Балыбердиным становятся чемпионами СССР за прохождение предельно сложного маршрута по южной стене самого высокого пика страны, их окончательно утверждают в основной состав экспедиции.

* * *

Владимир Шопин

- Не знаю как тренеры, а мы никакой идеологической накачки перед поездкой не получали – вспоминает Владимир Шопин. Итак было понятно, какая лежит на нас ответственность, но ни тени сомнения в успехи экспедиции не возникало. Правда, перед поездкой мне рекомендовали во избежание недоразумений с получением разрешения на выезд из страны перейти с завода имени Калинина, где я как механик радиоаппаратуры занимался сборкой космической техники, на должность инструктора областного совета ДСО «Зенит».

Даже сидя в самолете, до конца не верил, что все препоны остались позади, что уже совсем скоро нам предстоит помериться силами с самой высокой вершиной планеты. Кстати, сам вид Эвереста в первый момент нас даже немного разочаровал. Внешне, он смотрелся не более грозно, чем любой Памирский семитысячник.

Необычным в этой экспедиции для нас была не только высота Эвереста – 8848 метров над уровнем моря, - но и сама тактика гималайских восхождений, когда альпинисты с помощью носильщиков сначала поднимают в гору грузы и организуют промежуточные лагеря, а уж только потом начинают штурм вершины.

Конечно, план восхождения был составлен еще в Москве: четыре группы по четыре человека должны были совершить по три выхода для переноски грузов и обработки маршрута, установить пять промежуточных лагерей на склоне горы и протянуть почти три с половиной километра перильной веревки. Потом краткий отдых и, как заключительный аккорд, - взятие вершины. Я попал в группу Эдуарда Мысловского вместе с Бэлом (прозвище Владимира Балыбердина) и Николаем Черным.

Именно эта группа должна была первой достигнуть вершины Эвереста. Но действительность внесла свои коррективы: плохая погода, а может быть, и переоцененные собственные возможности привели к тому, что все группы выбивалась из своего графика и, в конечном итоге, не выполняли требуемого объема работы. Здесь то и начались первые трения, конфликты и взаимные обвинения, суть которых сводилась к вопросу: кто по чьим костям первым зайдет на вершину. Каждая команда была уверена, что именно от них руководство требует чрезмерных усилий, в то время как к другим проявляет гораздо большую лояльность.

Я человек не конфликтный и всегда терплю до тех пор, пока друзья-товарищи совсем на шею не сядут, поэтому на первых порах совершенно не придавал значения всем этим интригам. В отличие от меня, Бэл ситуацию понял сразу и стал просчитывать различные варианты. Когда в третьем выходе на установку лагеря-III (высота 7800) после четырех дней работы я почувствовал сильнейшую усталость, то без всякой задней мысли принял решение спускаться вниз в базовый лагерь вместе с Колей Черным, у которого пропал на холоде голос. Так делали многие, но для меня, как потом оказалось, это стало роковой ошибкой.

Критический момент возник в конце апреля, когда все плановые выходы на обработку маршрута были уже закончены, а штурмовой лагерь-V на высоте 8500 метров так и не был установлен, и перед тем как идти на приступ вершины одна из групп должна была взять на себя эту непростую задачу. Все понимали, что альпинисты, которые согласятся выполнить такую работу, вряд ли сохранят силы для дальнейшего подъема. Им придется спускаться в базовый лагерь для отдыха, оказавшись, таким образом, в хвосте очереди желающих взойти на вершину. Четверки Иванова и Ильинского наотрез отказались идти вверх, сославшись на то, что они еще недостаточно отдохнули. Возникла безвыходная ситуация.

Неизвестно чем бы все закончилось, если бы Мысловский и Балыбердин не выступили добровольцами. Но прежде Евгений Тамм обратился ко мне и к Черному с просьбой сделать еще один незапланированный выход и поднять в верхние лагеря кислородные баллоны, которых на тот момент явно не хватало для предстоящего восхождения. При этом он клятвенно заверял, что потом обязательно выпустит нас на вершину. Евгений Игоревич являлся для меня авторитетом, и не верить ему не было никаких оснований.

* * *

Пока Шопин с напарником занимались переносками грузов, Мысловский и Бэл совершили немыслимое. Установив лагерь-V, они нашли в себе силы пойти на штурм вершины. 4 мая в 14 часов 40 минут Владимир Балыбердин первым из советских альпинистов ступил на самую высокую точку планеты, к тому же он был единственным, кто не пользовался при подъеме на вершину кислородом. Осложнения начались на обратном пути. Изможденные тяжелой работой на высоте, выбившиеся из сил, альпинисты спускались вниз к спасительному лагерю, но слишком этот спуск был медленным.

Понимая, что они не успевают засветло вернуться к палатке, Бэл связывается с базой и объясняет ситуацию. На встречу им выходит связка Бершов – Туркевич. Когда они встречаются в темноте на вершинном гребне Эвереста, кажется, что все волнения позади. Спускающаяся двойка получает свежие баллоны с кислородом, теплое питье, а главное – помощь товарищей. Теперь вчетвером они уж наверняка благополучно дойдут до штурмового лагеря.

Но в этот момент Бершов вдруг начинает говорить о своем желании прямо сейчас ночью сходить на вершину, видимо понимая, что второго такого случая ему не представится. Естественно, что ни Мысловский, ни Балыберден не имели морального права требовать от своих товарищей по команде отказаться от заветной мысли о восхождении и на сеансе радиосвязи хоть и без энтузиазма, но поддержали идею Бершова. Теперь все зависело от начальника экспедиции. По всем законом советского альпинизма он должен был отдать приказ всей группе о возвращении в лагерь на высоте 8500, что он поначалу и сделал. Но после яростного натиска Бершова и недолгих препираний все-таки сдался и дал добро.

Как это решение не привело к трагедии до сих пор не понятно. В любой момент могла скрыться за облаками Луна, или усилиться ветер, – на такой высоте это означало бы неминуемую смерть. Видимо, проведение было в тот момент на стороне наших ребят. Оставив обессиленную связку, Туркевич и Бершов довольно быстро достигают вершины, и, пользуясь благоприятной погодой, начинают спуск.

Через два с половиной часа они нагоняют первую связку, практически, в том же месте где ее оставили. За это время Балыбердин с Мысловским прошли всего несколько десятков метров. Только теперь, когда честолюбие удовлетворено, можно оказать и помощь своим вымотавшимся товарищам. Вместе они к утру возвращаются к палатке штурмового лагеря. Мысловский настолько устал, что с трудом воспринимает окружающую действительность и даже не в состоянии сам раздеться и залезть в спальник. А Бэл потом напишет в своем дневнике, что ни разу за всю свою альпинистскую жизнь не был так близок к концу.

Может быть Евгений Тамм сам испугался своего неожиданного решения, потому что несколькими днями позже в гораздо более безобидной ситуации, когда другая связка восходителей под утро возвратилась с вершины в штурмовой лагерь с легкими обморожениями рук, он приказал двум альпинистам Ильинскому и Хрищатому сопровождать их вниз. На этот раз он был неумолим, и никакие уговоры на него не подействовали.

* * *

- Сейчас альпинизм стал другим, и скандалы по поводу того, что кто-то кому-то не помог в критической ситуации стали обычным явлением. Можно ли считать, что все это началось с первой гималайской экспедиции?

Об этом не любят говорить, но в серьезном альпинизме всегда можно было рассчитывать только на себя и на своих друзей. На большой высоте в экстремальных условиях любая помощь пострадавшему сопряжена с риском для жизни. Было бы наивностью ожидать от постороннего человека каких-то героических действий. Альпинисты такие же люди как все.

В 1986 году мы готовились к экспедиции на Конченжангу. Я и Бэл спускались с пика Коммунизма последними. Впереди шел Туркевич со своей командой. Когда совсем стемнело, нам ничего не оставалось, как искать место для холодной ночевки. Вскоре удалось обнаружить трещину во льду, куда можно было залезть и спрятаться от ветра. Но когда мы к ней подошли, там уже не было для нас места. Пришлось сесть у самого выхода, практически, на свежем воздухе.

Как пережили эту ночь, как не замерзли на смерть, не знаю. А утром Миша Туркевич и его ребята встали, перешагнули через наши окоченевшие тела и свалили скоренько вниз. После этого мы еще час не могли подняться со снега и придти в себя. С трудом дошли до лагеря, а когда я снял ботинки и коснулся своих ног, то испытал настоящий шок. Было такое ощущение, что я дотрагиваюсь до кусочков льда. Кончилась эта история для меня в Военно-медицинской академии ампутацией пальцев на обоих ногах.

* * *

К 6 мая на вершине побывали уже восемь советских альпинистов – это была настоящая победа. Но еще пятеро стояли в очереди. В Москве стали волноваться – не дай бог такой успех будет омрачен серьезным несчастным случаем. Уместны ли тогда будут победные реляции? Из столицы летит телеграмма с вестью о присвоении всем участникам экспедиции званий заслуженных мастеров спорта и приказом о прекращении дальнейших восхождений ( Существует версия, что Тамм сам попросил Москву прислать такой приказ).

Поскольку связка Шопин – Черный еще не успела покинуть базовый лагерь, Тамм принимает решение запретить им выход на маршрут, нарушая тем самым свое же слово. С тройкой Хомутов – Голодов - Пучков сложнее, они прошли уже половину расстояния до вершины и остановить их - дело не простое. В базовом лагере вспыхивают споры, и большинством голосов принимается решение о прекращение восхождения. Но тут начальник экспедиции снова берет на себя ответственность. На сеансе радиосвязи он дает разрешение Хомутову продолжать подъем.
Итог известен. 9 мая в день Победы трое советских альпинистов стояли на вершине Эвереста.

* * *

- Володя, говорят, Бэл и Мысловский подарили тебе камни, принесенные с вершины?

Да, у меня целая коллекция таких камней. Я брал сувениры со всех вершин, на которых побывал, но Эверестовские камушки особенно для меня дороги.

Владимир на минуту удаляется и приносит два маленьких серых кусочка горной породы, скорее похожих на обыкновенный дорожный щебень.

Два камушка - немые свидетели чьих-то побед и трагедий, видевшие и триумф тех, кто, переборов себя, сквозь пургу и мороз достиг заветной цели, и отчаяние тех, кто ушел наверх и больше никогда не вернулся.
Хотя, кто знает, что испытывает человек в последние минуты своей жизни? Недавно, совершенно случайно, альпинисты наткнулись на тело Дж.Л.Мэллори, пропавшего без вести в районе вершины почти 80 лет назад. Он выглядел так, как будто заснул пару дней назад, а на его лице не было ни боли, ни паники, - только спокойствие и умиротворенность.

Многие считают, что хранить дома такие камни – дело небезобидное. Камень тянет своего хозяина в то место, где его подобрали.

- Если бы тебе сейчас предложили сходить на Эверест, согласился бы?

Почему бы и нет? Я поддерживаю спортивную форму, а в альпинизме возраст не главное. Силы уменьшаются, зато опыт прибавляется.

* * *

И вот настал момент, когда последняя тройка вернулась в базовый лагерь. Настроение было приподнятое. Откуда ни возьмись, на столах появились плоские консервные баночки с этикеткой «Вишневый сок». Но почему-то никто не удивился, когда разлитый по кружкам напиток вдруг оказался бесцветным и прозрачным как слеза. Разбавленный холодненькой гималайской водицей, он пошел на ура.
На время забылись накопившиеся обиды, и все опять стали друзьями. Было уже далеко за полночь, но большая палатка, служившая для экспедиции кают-компанией, все еще светилась среди безмолвных глыб ледопада Кхумбу. Звенела гитара, кто-то осипшим голосом пел о подмосковных вечерах, о манящем блеске загадочных вершин. А где-то там в высоте грозно гудел побежденный Эверест, или, может быть, это рассерженные духи гор, замышляя недоброе, метались по ущелью и отчаянно выли в бессильной злобе.

P.S. Леонид Трощиненко и еще 22 ленинградских альпиниста погибли13 июля 1990 года под лавиной, которая смела палаточный лагерь на склоне пика Ленина. Владимир Балыбердин много раз выходил невредимым из таких жутких ситуаций, что казалось у него есть собственный ангел-хранитель. Но 22 июля 1992 года он трагически погиб в автокатастрофе. Его «Волгу», протаранил на перекрестке, финский дальнобойщик.